Советский философский словарь - шестов лев

Сочетая и по-своему акцентируя мотивы Ницше и Достоевского, Ш. предвосхитил осн. идеи позднейшего экзистенциализма. Уже на рубеже веков, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, Ш. заявляет о трагич. абсурдности человеч. существования и выдвигает образ обречённого, но взыскующего своих суверенных прав «героя», бросающего вызов всей Вселенной. Ш. предпринимает пересмотр традиц. философии, требуя переместить т. зр. с мироздания на субъект. Провозглашая «философию трагедии», он полемически противопоставляет её академич. стилю мышления как «философии обыденности» («Достоевский и Ницше. Философия трагедии», 1903). Он восстаёт против диктата разума над сферой жизненных переживаний и против гнёта безличновсеобщего над личностноединичным. Однако утверждение независимости индивида от любых детерминаций, включая общезначимые истины и общеобязат. нравств. нормы, приводит Ш. к гносеологич. релятивизму и имморализму. Хотя в нач. 1910-х гг. безрелиг. «Апофеоз беспочвенности» (1905) сменяется религ. пафосом «sola fide» (лютеровское оправдание «только верою»), миросозерцание Ш. не избавляется ни от абсурда, ни от произвола. Вера Ш. не имеет содержат. определений, и бог, не связанный с идеей логоса, выступает как идеал всемогущего своеволия «по ту сторону добра и зла». Правда, атмосфера безнадёжности вытесняется теперь духом доверия к основам жизни, имеющим, согласно ветхозаветному религ. самочувствию, божеств. источник; филос. умозрению Ш. противополагает откровение («Афины и Иерусалим», 1951; «Умозрение и откровение», 1964). Борьба Ш. с разумом приобретает гиперболич. характер: познават. устремлённость отождествляется с грехопадением человеч. рода, подпавшего под власть «бездушных и необходимых истин». Публицистич. темперамент Ш.мастера филос. парадокса и афоризма, его едкая критика академич. мышления создали ему известность на Западе (отклики у Г. Марселя, А. Камю, Д. Г. Лоренса и др.).